«Всегда и всюду границы, границы… Границы времени, границы пространства, границы государств. Границы наших сил. Только наши надежды не имеют границ».
В середине 60-х годов уже минувшего столетия драматург Леонид Зорин написал пьесу «Варшавская мелодия», прямо так и созданную для театральной сцены. В то время,как пожалуй главное место занимали целиком идейные произведения, написанные на заказ и на злобу дня (борьба с капиталистами,строительство коммунистического общества — «лучшего и прогрессивнейшего в мире», целинные мотивы), романтическая сказка о двух влюблённых (совершенно лишённая какой бы то ни было политической окраски,что делало её возможной для постановки) напоминала глоток свежего воздуха. Строить светлое будущее хорошо,но всё чаще людям хотелось любви и простого человеческого счастья. Разве жить не значит чувствовать?
Всё началось со случайной встречи в консерватории на концерте Шопена в снежном декабре 1946 года. Она полька, учится в консерватории и собирается стать певицей. Он — русский, и война — практически единственное что он по-настоящему видел и чувствовал до этой встречи.
Однако собирается стать специалистом по изготовлению вина («Ведь это же прекрасно,когда вино не только поит, но и кормит»). После концерта,провожая новую знакомую до общежития,забрасывает её вопросами,стремясь узнать решительно всё. В свою очередь и ей становится интересен этот молодой человек. Ей нравится его робость и совершенное неумение ухаживать за дамой. Глупо не догадаться, что едва знакомые люди, расставаясь тут же назначают новую встречу.И так, встреча за встречей, рождается чувство, для которого не помеха ни национальность, ни почти полное отсутствие денег (вполне нормальное явление для студентов)
Посещение музея, украденные поцелуи тайком от заснувшей дежурной. А позднее и встреча нового года не в тёплой компании,а наедине друг с другом.Дешёвое вино из гранёных стаканов,полное отсутствие закуски — всё очарование молодости. И в тот самый момент, когда влюблённые уже готовы узаконить свои отношения,приходит страшная новость — русским запрещены браки с иностранцами. Разрыв неизбежен, болезненный и неописуемый,как агония…
Спустя долгие десять лет новая встреча,но уже не в Москве а в Варшаве. Она стала известной певицей,он приезжает по делам (естественно касающимся виноградников и вина).Она замужем,он женат. Всего несколько часов им удаётся провести вместе в ресторане,прежде чем снова расстаться почти на десять лет. Геля рассказывает Виктору, что, приезжая в Вавель, всегда пишет записки королеве Ядвиге, чтобы она вернула ей Виктора. Виктор говорит ей, что он помнит все.
Третья встреча снова происходит в Москве. Она(знаменитая певица) находится на гастролях,он приходит чтобы специально посмотреть и послушать давно знакомый и ставший родным голос. Оба расстались со своими половинами,и вновь одиноки как в юности. Что их ждёт впереди — новое расставание или одиночество вдвоём?…
Очень сложное, многогранное произведение, которое поставить и сыграть наверняка гораздо труднее чем кажется.Взгляды,жесты,эмоции — оба актёра великолепно справляются с поставленной задачей. Сыграли даже то, к чему наверно не стремились,и то,что не сыграть ну попросту нельзя. Очень к месту минимализм декораций,в этой истории непозволительно бессмысленное или же упорядоченное нагромождение предметов — ничто не должно отвлекать зрителя от героев и их истории. Наверное будет лишним говорить что подобная история более чем достоверна и правдоподобна,и вполне может произойти в наше время. А это значит что зрителю несложно поставить себя на место персонажа и быть уже полноправным участником разыгрывающейся драмы. Не утопическая история в духе Шарля Перро, а реальность как она есть. Разве можно остаться равнодушным?
Варшавская мелодия для молодых (на Малой Бронной с душечкой Даниилом С.) Кто тут еще любит польское доминирование? :))
Про любовь, светлую, но обреченную. Слишком разные герои встречются в первом акте: Виктор — живой, легкий, улыбчивый и Гелена — замороженная войной снежная королева. И чувство Виктора не может пробиться сквозь ледяную броню девушки. Финал — жестокий, но единственно возможный: любовь ушла, герои уже не верят друг другу и не способны перепрыгнуть разделяющую их пропасть, созданную временем и социальными условностями. Говорят, в Москве на спектакль невозможно достать билеты! А счастливчики после спектакля уходят мокрые от слез. Не повести печальнее на свете…
В театре Додина (первые 4 фото) «Варшавская мелодия» играется как история отношений советского раба и гордой панны. Роскошная молодая актриса для амплуа героини Уршула Малка приехала учиться к Додину из Польши. На сцене она выглядит как принцесса Ирэн, так что от «звёздного мальчика» Данилы Козловского, как и от его персонажа, камня на камне не остаётся».
Любовь без пафоса, такая искренняя и неподдельная, трагичная и тяжелая, с надрывом и десятилетиями томительного ожидания:
«настоящий букет создаётся выдержкой».
Зал плакал и смеялся — над своим советский прошлым, над их и своими историями жизни.
«Я советский гражданин, что поделать, мне для счастья не хватает документа…», — пьесу Зорина можно разбирать на цитаты.
А самая знаменитая постановка пьесы — спектакль Театра им. Вахтангова 1969 года, с Юлией Борисовой и Михаилом Ульяновым
Это сказка о романтической любви: очаровательная полька Гелена, а рядом чудесный русский паренек, только что вернувшийся с фронта, и несказанная, единственная в мире любовь новых Ромео и Джульетты, безумная, овеянная хмельной радостью Победы. Но на пути их любви встали препятствия: после войны, словно трагический «свадебный подарок» для молодых, вышел указ, по которому в Советской стране запрещались браки с иностранцами. И он, боец, победивший фашизм, ослабел перед новым, теперь уже «родным» фашизмом, и героиня, слабая, стала сильной, уйдя в одинокую, безлюбовную жизнь. Но невозможность построить семью отходит как бы на второй план: зрителю хочется неотрывно смотреть и смотреть на Гелену и Виктора, слушать их любовные признания, замирать от счастья сопереживания, содрогаться от опасности никогда не узнать такой любви.
Юлия Борисова и Михаил Ульянов в режиссуре Рубена Симонова великим дуэтом «спели» эту Варшавскую мелодию, поставив своих героев в ряд классически бессмертных. А то, что солдат военной Победы потерпел поражение в мирное время, уже не кажется зрителю трагедией, ибо он верит: герои еще встретятся, а персонаж Ульянова еще переборет все трудности — просто в душе печально поет любовь.
В качестве заглавной «варшавской мелодии» была использована песня 50-х годов «ZOTY PIERSCIONEK»/»Золотой перстенек» (музыка — Jerzy Wasowski — тот самый, из «Kabaretu Starszych Panow», слова — Roman Sadowski).
А вот для сравнения — польские, оригинальные версии «Золотого перстенька»:
HALINA KUNICKA (видео) — http://www.youtube.com/watch?v=yF-_Oo0fRME
Irena Santor (аудио) — http://www.youtube.com/watch?v=D8FkdDh5n-s
Hanna Rek (аудио) — http://aro7777.wrzuta.pl/audio/cC4xAWhyhKDj
Вот что пишет уважаемый tay-kuma :
Эту песню впервые исполнила Рена Рольска в 1965 году. Потом нас с ней познакомила Эдита Пьеха. В вахтанговском спектакле по пьесе Леонида Зорина «Варшавская мелодия» ее пела Юлия Борисова. Собственно, это и была варшавская мелодия. Потом эту пьесу ставили во многих театрах и использовали ту же мелодию. Но не во всех. В Ленинградском театре Ленсовета, например, песня Гелены другая. «Bo ja — to ty, a ty — to ja». Ее можно послушать здесь в исполнении Алисы Фрейндлих.
А мне больше нравится «Злато колечко».
Злато колечко
По Варшаве, понад Вислой,
Помню, ходил к нам с шарманкой гость.
Нес шарманку он с попугаем
И колечек горсть.
Златоклювый попугайчик
Вытащит «счастье» за грош для вас,
А шарманщик вам даст колечко
И сыграет старинный вальс.
Злато колечко, злато колечко — на счастье.
Злато колечко — каждой дивчине на счастье.
Злато колечко с маленьким камешком синим
На мое счастье, на счастье каждой дивчине.
По Варшаве, понад Вислой
много прошло торопливых лет.
Нет шарманки с попугаем
И колечка нет.
Где ж ты, милое колечко?
Я вспоминаю тебя не раз.
Где ты, юность, где мое счастье?
Где ты, старый забытый вальс?
Злато колечко, злато колечко — на счастье.
С камешком синим — каждой дивчине на счастье.
За то колечко дней золотых незабвенных
Я отдала бы сотню колец драгоценных.
Поет Ирена Сантор
ZOTY PIERCIONEK
Muzyka: Jerzy Wasowski, sowa: Roman Sadowski
walc z repertuaru Reny Rolskiej (1965)
Chodzi kiedy kataryniarz,
Nosi na plecach sowików chór
I papug ze zotym dziobem
I piercionków sznur.
Nad warszawsk szar Wis,
Za jeden grosik, za dwa lub trzy,
Modry Dunaj w takt walca pyn
I papuga nucia mi:
Zoty piercionek, kataryniarza jedyny,
Na moje szczcie, na szczcie kadej dziewczyny.
Dzisiaj tamten kataryniarz
Nosi na plecach ju skrzyni lat,
A we wosach piercionki srebrne,
Które zwija wiatr.
Odleciaa ju papuga
I mój piercionek ju dawno znik,
Wic powiedzcie gdzie mam go szuka,
Kto go jeszcze odnajdzie mi?
Refren:
Zoty piercionek, zoty piercionek, na szczcie…
Coda:
Zoty piercionek, zoty piercionek, na szczcie,
Z niebieskim oczkiem, z bkitnym niebem, na szczcie.
Zoty piercionek, taki miedziany, dziecinny,
Za ten piercionek oddaabym dzi sto innych.
В других театрах СССР режиссеры в своих версиях «Варшавской мелодии» использовали другие польские песни. Так, в киевском Театре им. Леси Украинки Ада Роговцева пела песню «Anatol», а в питерском Ленсовете Алиса Фрейндлих — «Bo ja — to ty, a ty — to ja».
Использованы фото спектаклей МДТ,.Ленсовета,Вахтангова, на Малой Бронной,
Леонид ЗОРИН
ВАРШАВСКАЯ МЕЛОДИЯ
Лирическая драма в двух действиях
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Прежде чем вспыхивает свет и начинается действие, мы слышим слегка измененный записью голос Виктора:
В Москве, в сорок шестом, декабрь был мягкий, пушистый. Воздух был свежий, хрустящий на зубах. По вечерам на улицах было шумно, людям, должно быть, не сиделось дома. Мне, во всяком случае, не сиделось. А таких, как я, было много.
Свет. Большой зал консерватории. Где-то высоко, у барьера, сидит Геля. Появляется Виктор, садится рядом.
ГЕЛЯ (мягкий акцент придает ее интонации некоторую небрежность) . Молодой человек, место занято.
ВИКТОР . То есть как это — занято? Кто смел его занять?
ГЕЛЯ . Здесь будет сидеть моя подруга.
ВИКТОР . Не будет здесь сидеть ваша подруга.
ГЕЛЯ . Молодой человек, это есть невежливость. Вы не находите?
ВИКТОР . Нет, не нахожу. У меня билет. Этот ряд и это место.
ГЕЛЯ . Ах, наверное, это там… (Жест — вниз.)
ВИКТОР . Как же — там… Именно тут.
ГЕЛЯ . Но это есть анекдот, комизм. Я сама доставала билеты.
ВИКТОР . Я тоже сам достал. (Протягивает ей билет.) Смотрите.
ГЕЛЯ (смотрит) . Вы купили на руках?
ВИКТОР . Вы хотите сказать — с рук?
ГЕЛЯ . О, пожалуйста, — пусть будет с рук. У брюнетки в рыжем пальто?
ВИКТОР . Вот теперь все верно. Чудная девушка.
ГЕЛЯ . Не хвалите ее, пожалуйста. Я не хочу о ней слышать.
ВИКТОР . Что-то, видимо, произошло. Она страшно спешила.
ГЕЛЯ . Так, так. Я знаю, куда она спешила.
ВИКТОР . А вокруг все спрашивают билетика. Представляете, какая удача?
ГЕЛЯ (небрежно) . Вы часто бываете в консерватории?
ВИКТОР . Первый раз. А что?
ГЕЛЯ . О, ничего…
ВИКТОР . Иду себе — вижу, толпа на квартал. Значит, дело стоящее, все ясно. Бросаюсь в кассу — дудки, закрыто. Администратор меня отшил. Что за черт, думаю, — чтоб я да не прорвался? Такого все же еще не бывало. И тут эта ваша, в рыжем пальто… А что сегодня будет?
ГЕЛЯ . Если вы не возражаете — будет Шопен.
Шум аплодисментов.
ВИКТОР . Шопен так Шопен. У вас есть программка?
ГЕЛЯ . Пожалуйста, тихо. Теперь — надо тихо.
Свет гаснет. Музыка.
Свет снова вспыхивает в антракте между первым и вторым отделением.
ГЕЛЯ . Почему вы не идете в фойе? Там можно прогуливаться.
ВИКТОР (не сразу) . Что-то не хочется. Шум, толкотня…
ГЕЛЯ . Вы не любите шума?
ВИКТОР . Смотря — когда. Сейчас — нет.
ГЕЛЯ . Вы любите музыку?
ВИКТОР . Выходит — люблю.
ГЕЛЯ . Стоило прийти, чтоб сделать такое открытие.
ВИКТОР . Глупо, что я сюда не ходил. Честное слово.
ГЕЛЯ . О, я вам верю без честного слова.
ВИКТОР . А вы — из Прибалтики?
ГЕЛЯ . Нет, не из Прибалтики.
ВИКТОР . Но вы ведь не русская.
ГЕЛЯ . Я богатая дама, совершающая кругосветный тур.
ВИКТОР . Ваша подруга в рыжем пальто тоже путешествует вокруг света?
ГЕЛЯ . Моя подруга… Не будем говорить про мою подругу. Она — легкомысленное существо.
ВИКТОР . Все-таки скажите, вы — откуда?
ГЕЛЯ . Не верите, что я богатая дама?
ВИКТОР . Не знаю. Я никогда их не видел.
ГЕЛЯ . Я из братской Польши.
ВИКТОР . Вот это похоже. Я так и подумал, что вы не наша… То есть я хотел сказать — не советская. То есть я другое хотел сказать…
ГЕЛЯ . Я понимаю, что вы хотите сказать.
Звонки. Антракт оканчивается.
ВИКТОР . А что вы делаете у нас?
ГЕЛЯ . Я у вас учусь.
ВИКТОР . В каком это смысле?
ГЕЛЯ . В консерватории, если вы ничего не имеете против. И моя подруга тоже в ней учится. Но она — ваша… То есть я хотела сказать — советская… То есть я хочу сказать, мы живем в одном общежитии.
ВИКТОР . Спасибо, я понял.
ГЕЛЯ . В одном обществе и в одном общежитии. Она тоже будущий музыкант. И между тем продала свой билет.
ВИКТОР . Для вас, наверно, большая скидка. Я даже не думал — довольно дешево.
ГЕЛЯ . Еще не хватало, чтоб она, как это… немножко спеку-ли-ровала. Довольно того, что она решила пойти слушать молодого человека, а не Шопена.
ВИКТОР . В конце концов ее можно понять.
ГЕЛЯ . Пан так считает? Я ее презираю.
ВИКТОР . Молодой человек тоже не валяется на каждом углу.
ГЕЛЯ . Я не знаю, где он валяется, но это скучный молодой человек. Он не любит музыки и этим отличается от вас. У бедной Аси постоянный конфликт. Любовь и Долг. Любовь и Дело. Совершенно ужасное положение.
ВИКТОР . Я-то уж на него не в обиде. Из-за него я здесь.
ГЕЛЯ . Вам повезло.
ВИКТОР . Мне всегда везет. Я счастливчик.
Звонки.
ГЕЛЯ . Это очень интересно. Первый раз я вижу человека, который этого не скрывает.
ВИКТОР . Зачем мне скрывать?
ГЕЛЯ . А вы не боитесь?
ВИКТОР . Чего мне бояться?
ГЕЛЯ . Люди узнают, что вы счастливчик, и захотят испытать, так это или не так?
ВИКТОР . Вот еще. Я Гитлера не испугался.
Аплодисменты.
ГЕЛЯ . Все. Теперь — тишина.
ВИКТОР (шепотом) . Как вас зовут?
ГЕЛЯ . Тихо. Слушайте музыку.
Свет гаснет. Музыка. Снова — свет. Фонарь. Переулок.
ГЕЛЯ . Вот наш переулок. А там, в конце, — наше общежитие. Спасибо. Дальше идти не надо. Можно встретиться с Асей. Если она увидит, что меня провожают, я потеряю… как это… моральное превосходство.
ВИКТОР . Значит, Геля — это Гелена. По-русски вы просто Лена.
ГЕЛЯ . Значит, вы — Виктор. По-русски вы просто победитель. Я — просто Лена, а вы — просто победитель. И все-таки не стоит переводить. Мне нравится мое имя.
ВИКТОР . Мне — тоже.
ГЕЛЯ . Каждое произведение в переводе теряет. Пан будет спорить?
ВИКТОР . Пан не будет спорить. Вас в комнате много?
«Главное — это тема обреченности. Любовь обречена, потому что государство сумеет растоптать вас своим паровым катком. И, сделав свою работу, оно удовлетворенно потирает руки над вашим прахом и над прахом вашего чувства. И два человека, когда они, наконец, встречаются, могут соединиться. Но уже нечем соединяться», — сказал Леонид Зорин в одном из интервью. «Варшавскую мелодию» он написал в 1966-м, вернув действие в конец 1946-го и оттуда протянув нить к оттепельному 1956-му и к застойному 1966 году. История о влюбленности польской девушки, студентки консерватории Гелены и прошедшего войну Виктора, будущего винодела, развивается с момента, когда чувство только зарождается — через годы, когда не оно умерло, а что-то самое важное уже перегорело, стало невозможным. По внешним ли причинам, по вине указа 1947 года, запретившего браки с иностранцами, или из-за внутренней нерешительности героя, вернувшегося победителем с войны и не решившегося бороться за личное будущее. Сила, слабость, любовь, мужество, мужественность, воля, безволие — их смыслы и оттенки ткут психологическую канву пьесы.
У нее были все шансы остаться лежать в столе. В СССР вовсю боролись с диссидентами, око цензуры бессонно следило за творческой жизнью. Первую зоринскую пьесу «Молодость» поставили сразу же в 1949 году (в Малом театре). Но уже в 1954-м запретили и вычеркнули из репертуара «Гостей», в 1965-м работу «Римская комедия (Дион).
Рубен Симонов начал репетировать «Варшавянку» (так назвал ее Зорин) в Театре им. Вахтангова с Юлией Борисовой и Михаилом Ульяновым, актерами уже далеко не юными — но он почуял именно в них возможность сделать точным рисунок этих ролей. Однако цензоры не желали литовать пьесу, требуя убрать из текста одно из главных — пресловутое сталинское постановление. Побывав на одной из репетиций, чиновники смягчились, не отступившись, правда, от названия — в итоге политически окрашенная «Варшавянка» стала «Варшавской мелодией». Премьеру сыграли 30 января 1967 года (художник — Э. Стенберг, дирижер — Р. Архангельский, произведения Шопена в исполнении Б. Давидович), а через два года появился телеспектакль.
«Варшавская мелодия» оказалась последним режиссерским жестом Р. Симонова. В 1967-м «За постановки пьес классической и современной драматургии в Театре им. Е. Б. Вахтангова» ему дадут Ленинскую премию. В конце 1968-го его не станет. Придя в студию Вахтангова в 1920 году, с 1939-го он был худруком театра, которому служил до самой смерти. «Варшавскую мелодию» называют его лебединой песней, как «Принцессу Турандот» у Вахтангова.
«Эта последняя работа стала как бы творческим завещанием Рубена Николаевича. Он смотрел влюбленными глазами на Юлию Борисову… заразительно хохотал, если у нас получалась какая-нибудь сцена. Одну репетицию, которая вдруг пошла импровизационно раскованно, сцену в музее, когда Виктор, влюбленный в прелестную Гелю, думает не о музейных редкостях, а о том, как бы поцеловать ее, он буквально прохохотал. Счастье творчества его пьянило… По изяществу и элегантности… это был истинно вахтанговский спектакль», — вспоминал Ульянов в книге «Работаю актером».
Ульянов многажды играл с Борисовой — в «Антонии и Клеопатре», в «Идиоте», в «Конармии», в «Иркутской истории», но «Варшавская мелодия» осталась одной из самых запомнившихся их работ. После вахтанговцев в Театре им. Ленсовета вариант с иной интонацией предложил И. Владимиров с А. Фрейндлих и А. Семеновым (а потом с А. Солоницыным). «В вахтанговском спектакле не было места войне, ужасам фашизма. В питерской «Варшавской мелодии» эта тема — чуть ли не на первом плане. Геля Борисовой как будто забывала об оккупации, Фрейндлих только о ней и помнила. Она показывала, как постепенно и трудно страх Гели перед жизнью, недоверие к миру вытесняются пришедшей если не любовью, то верой в любовь», — пишет Анастасия Арефьева (Петербургский театральный журнал, № 3 (65)/2011).
Пьеса Зорина — благодатный драматический материал, хотя здесь особенно важно найти актеров, которые смогут не потерять эмоции, верной тональности, на протяжении всего действия оставаясь на сцене вдвоем. Ее ставили по всей стране и во всем мире, причем не только в Париже или в Нью-Йорке — даже в Гаване. Но все постановки будут сравнивать с той, вахтанговской.
В 1998 году В. Андреев выпустил в Театре им. М.Н. Ермоловой «Перекресток», разыграв с Э. Быстрицкой (позже стала играть Т. Шмыга) написанное Зориным продолжение «Варшавской мелодии», где Ему и Ей уже на склоне лет дана еще одна возможность встречи. Недавно в обеих столицах появились новые версии самой «Варшавской мелодии». В 2007-м в МДТ ее «пропел» Л. Додин (Гелену сыграла У. Малка, Виктора — Д. Козловский). А в 2009-м в Театре на Малой Бронной С. Голомазов — с Ю. Пересильд и Д. Страховым. Это — рефреном повторяющаяся история разных времен. Как говорила Геля? «Сколько людей живут со мной в одно время. И я их никогда не узнаю. Всегда и всюду границы, границы… Границы времени, границы пространства, границы государств. Границы наших сил. Только наши надежды не имеют границ».
В Москве вечер декабря 1946-го года. Огромный зал консерватории. На пустующее место возле девушки салится Виктор. Девушка сказала ему, что он сел на место, которое занято потому, что сейчас придет ее подруга. На что Виктор показал ей имеющийся билет и описал продавшую ему данный билет девушку. По описанию Геля — именно это имя носит девушка — узнала свою приятельницу. В антракте выяснилось, что Виктор впервые в консерватории. Он попытался узнать откуда Геля родом, так как все в ней выдает иностранку — она разговаривает по-русски с акцентом и делает ошибки. Виктор решил, что она скорее всего из Прибалтики, а оказалось, что из Польши. Она певица и со своей подругой обучается в консерватории. Геля рассердилась, что ее приятельница предпочла погулять с молодым человеком вместо того, чтобы послушать концерт
После того, как концерт закончился Виктор проводил Гелю до её общежития. По пути до него Геля рассказала Виктору о себе. Ее отец научил ее русскому языку. Виктор также повествует о своей жизни. О том, что учится он на технолога и будет потом создавать вина. Он зачитал ей наизусть стихи Омара Хайяма. Виктор назначает Геле свидание, так как захотел увидеть ее снова.
Виктор посматривает на часы, ожидая на остановке. Пришла Геля. Молодой человек сказал ей, что беспокоился, что она не появится. Он понятия не имеет куда пойти. Геле понравилось, что он с ней честен, что у него присутствует характер. Она посоветовала ему понять, что любая женщина — королева. На переговорном пункте. Пустующий зал, Геля решила созвониться с Варшавой. Она рассказала Виктору, пока они стояли в очереди, как она заболела на два дня и ее отпаивали малиновым чаем. Наконец Геле выделили кабинку. Когда она вернулась, Виктор захотел знать с кем она беседовала. Но Геля рассмеялась, перебрав вслух различные мужские имена. Геля думала, что Виктор ее лишь проводит до общежития. Но Виктор и не собирается с ней расставаться и стал напрашиваться на чай.
Очередная встреча. Виктор привел Гелю в музей, так им больше некуда идти. Виктор не москвич. Геля поведала ему о городе Вавеле в Польше, где была похоронена Ядвига, польская королева, которая являлась покровительницей Краковского университета и все обучающиеся по сию пору адресуют ей записки с просьбой помочь сдать экзамен или сделать учебу легче. Геля и сама ей не раз писала. Так, в разговоре, Виктор с Гелей гуляли по музею, иногда они заходили за скульптуры и целовались.
Комната в общежитии Гели. Девушка в домашнем халате делает укладку перед зеркалом. Зашел Виктор. Геля мягко упрекает его в том, что он опоздал и, тем самым, они могут не поспеть к друзьям, у которых встречают Новый Год. У Виктора для нее новенькие туфельки в подарок. Геля, с вою очередь, подарила парню новый галстук. Затем ушла на пару минут, чтобы одеться в платье. Когда девушка вернулась, то увидела заснувшего Виктора. Геля отошла в сторонку и погасила верхний свет. Потом присела напротив парня и внимательно на него посмотрела. Стоит тишина. Медленно звучит бой часов. Уже двенадцать. Потом бьет час ночи, а Геля в продолжает сидеть в той же позе. Виктор открыл глаза. Девушка поздравила его с Новым Годом. Виктор извиняется, что он проспал. Оказалось, что он пошел разгружать вагоны, чтобы насобирать Геле на подарок. Но девушка не сердится на парня. Они выпили вино, послушали музыку и потанцевали. Затем Геля спела для Виктора весёлую старинную песню на польском языке. Виктор сообщил ей, что хочет, чтобы она стала его женой. Он собирается сделать ее счастливой, чтобы ей никогда и ничего не пришлось боятся.
Эта же самая комната. Геля стоит спиной к входу, у окна. Зашел Виктор. Они вот уже десять дней проживают на турбазе. Это Геля подумала, что им необходимо привыкнуть друг к дружке. Виктор возвратился с дегустации. Он в хорошем настроении и опять заговорил о женитьбе на Геле. Девушка с ним холодна. Она сообщает ему новость, согласно которой издали новый закон, по которому теперь запрещено заключать браки с иностранцами. Виктор пообещал Геле, что обязательно что-нибудь сообразит, что позволит им быть вместе. Но он так и не смог что-нибудь придумать и вскоре его перевели в Краснодар и там он понятие не имеет, что сейчас происходит с Гелей.
Прошло десять лет. Виктор переехал в Варшаву. Он позвонил Геле и договорился встретиться с ней. Виктор рассказал, что приехал к товарищам по работе, что он теперь ученный, уже защитил диссертацию. Женщина поздравила его и пригласила в небольшой ресторанчик, где выступает ее приятель Юлек Штадтлер. Отсюда видно всю Варшаву. В ресторанчике, за ужином, Виктор рассказал, что женат. Геля также вышла замуж. Ее супруг музыкальный критик. Юлек Штадтлер заметил присутствие Гелены и попросил ту спеть. Она вышла на сцену и спела ту песню, которую пела еще десять лет назад для Виктора в ночь Нового Года. Когда она вернулась за столик, то поведала, что бывая в Вавеле, всегда пишет записочки королеве Ядвиге, надеясь, что та вернет ей Виктора. Мужчина сказал ей, что ничего не забыл.
Фонарь на улице. Геля проводила Виктора до гостиницы. Ему необходимо уже идти, но Гелена не отпускает его, сказав, что он должен осознать: уйдя сейчас, он больше никогда с ней не увидится. Она позвала Виктора в Сохачев, что неподалеку. Завтра он может вернуться. Но Виктор не согласен, он объясняет Гелене, что он тут не один и не способен взять вот так и уехать на всю ночь. Геля напомнила ему, что было время, когда он посмеивался над ней за то, что она всего боялась. Виктор ответил, что такова жизнь. Гелена сказав, что все поняла, ушла.
Прошли очередные десять лет. Виктор приехал в Москву в начале мая и пошел на концерт, с котором принимает участие Гелена. В антракте он пришел в ее артистическую. Она встретила его спокойно и даже рада его визиту. Виктор говорит, что у него все отлично, он теперь уже доктор наук. В столицу приехал по командировке. И что с женой он развелся. Геля сказала, что он герой. Она сама тоже развелась с первым мужем и со вторым. Ее приятель Юлек Штадтлер уже умер. Она сказала, что жизнь идёт своим чередом, что у всего есть свой особый смысл: в конечном итоге, она теперь хорошая певица. Замечает, что теперь молодые люди могут даже жениться на иностранках. Затем спохватилась, что совсем не отдохнула, а антракт сейчас уже почти закончился. Попросила Виктора не забывать о ней и звонить иногда. Виктор извинился за беспокойство и обещал позвонить. Они простились.
Обращаем ваше внимание, что это только краткое содержание литературного произведения «Варшавская мелодия». В данном кратком содержании упущены многие важные моменты и цитаты.
Леонид Зорин
Варшавская мелодия
Лирическая драма в двух действиях
Издательство «Ingwar&Velimir;»
Санкт-Петербург — осень, 2004
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Прежде чем вспыхивает свет и начинается действие, мы слышим слегка измененный записью голос Виктора:
В Москве, в сорок шестом, декабрь был мягкий, пушистый. Воздух был свежий, хрустящий на зубах. По вечерам на улицах было шумно, людям, должно быть, не сиделось дома. Мне, во всяком случае, не сиделось. А таких, как я, было много.
Свет. Большой зал консерватории. Где-то высоко, у барьера, сидит Геля. Появляется Виктор, садится рядом.
ГЕЛЯ (мягкий акцент придает ее интонации некоторую небрежность). Молодой человек, место занято.
ВИКТОР. То есть как это — занято? Кто смел его занять?
ГЕЛЯ. Здесь будет сидеть моя подруга.
ВИКТОР. Не будет здесь сидеть ваша подруга.
ГЕЛЯ. Молодой человек, это есть невежливость. Вы не находите?
ВИКТОР. Нет, не нахожу. У меня билет. Этот ряд и это место.
ГЕЛЯ. Ах, наверное, это там… (Жест — вниз.)
ВИКТОР. Как же — там… Именно тут.
ГЕЛЯ. Но это есть анекдот, комизм. Я сама доставала билеты.
ВИКТОР. Я тоже сам достал. (Протягивает ей билет.) Смотрите.
ГЕЛЯ (смотрит). Вы купили на руках?
ВИКТОР. Вы хотите сказать — с рук?
ГЕЛЯ. О, пожалуйста, — пусть будет с рук. У брюнетки в рыжем пальто?
ВИКТОР. Вот теперь все верно. Чудная девушка.
ГЕЛЯ. Не хвалите ее, пожалуйста. Я не хочу о ней слышать.
ВИКТОР. Что-то, видимо, произошло. Она страшно спешила.
ГЕЛЯ. Так, так. Я знаю, куда она спешила.
ВИКТОР. А вокруг все спрашивают билетика. Представляете, какая удача?
ГЕЛЯ (небрежно). Вы часто бываете в консерватории?
ВИКТОР. Первый раз. А что?
ГЕЛЯ. О, ничего…
ВИКТОР. Иду себе — вижу, толпа на квартал. Значит, дело стоящее, все ясно. Бросаюсь в кассу — дудки, закрыто. Администратор меня отшил. Что за черт, думаю, — чтоб я да не прорвался? Такого все же еще не бывало. И тут эта ваша, в рыжем пальто… А что сегодня будет?
ГЕЛЯ. Если вы не возражаете — будет Шопен.
Шум аплодисментов.
ВИКТОР. Шопен так Шопен. У вас есть программка?
ГЕЛЯ. Пожалуйста, тихо. Теперь — надо тихо.
Свет гаснет. Музыка.
Свет снова вспыхивает в антракте между первым и вторым отделением.
ГЕЛЯ. Почему вы не идете в фойе? Там можно прогуливаться.
ВИКТОР (не сразу). Что-то не хочется. Шум, толкотня…
ГЕЛЯ. Вы не любите шума?
ВИКТОР. Смотря — когда. Сейчас — нет.
ГЕЛЯ. Вы любите музыку?
ВИКТОР. Выходит — люблю.
ГЕЛЯ. Стоило прийти, чтоб сделать такое открытие.
ВИКТОР. Глупо, что я сюда не ходил. Честное слово.
ГЕЛЯ. О, я вам верю без честного слова.
ВИКТОР. А вы — из Прибалтики?
ГЕЛЯ. Нет, не из Прибалтики.
ВИКТОР. Но вы ведь не русская.
ГЕЛЯ. Я богатая дама, совершающая кругосветный тур.
ВИКТОР. Ваша подруга в рыжем пальто тоже путешествует вокруг света?
ГЕЛЯ. Моя подруга… Не будем говорить про мою подругу. Она – легкомысленное существо.
ВИКТОР. Все-таки скажите, вы — откуда?
ГЕЛЯ. Не верите, что я богатая дама?
ВИКТОР. Не знаю. Я никогда их не видел.
ГЕЛЯ. Я из братской Польши.
ВИКТОР. Вот это похоже. Я так и подумал, что вы не наша… То есть я хотел сказать — не советская. То есть я другое хотел сказать…
ГЕЛЯ. Я понимаю, что вы хотите сказать.
Звонки. Антракт оканчивается.
ВИКТОР. А что вы делаете у нас?
ГЕЛЯ. Я у вас учусь.
ВИКТОР. В каком это смысле?
ГЕЛЯ. В консерватории, если вы ничего не имеете против. И моя подруга тоже в ней учится. Но она — ваша… То есть я хотела сказать — советская… То есть я хочу сказать, мы живем в одном общежитии.
ВИКТОР. Спасибо, я понял.
ГЕЛЯ. В одном обществе и в одном общежитии. Она тоже будущий музыкант. И между тем продала свой билет.
ВИКТОР. Для вас, наверно, большая скидка. Я даже не думал — довольно дешево.
ГЕЛЯ. Еще не хватало, чтоб она, как это… немножко спеку-ли-ровала. Довольно того, что она решила пойти слушать молодого человека, а не Шопена.
ВИКТОР. В конце концов ее можно понять.
ГЕЛЯ. Пан так считает? Я ее презираю.
ВИКТОР. Молодой человек тоже не валяется на каждом углу.
ГЕЛЯ. Я не знаю, где он валяется, но это скучный молодой человек. Он не любит музыки и этим отличается от вас. У бедной Аси постоянный конфликт. Любовь и Долг. Любовь и Дело. Совершенно ужасное положение.
ВИКТОР. Я-то уж на него не в обиде. Из-за него я здесь.
ГЕЛЯ. Вам повезло.
ВИКТОР. Мне всегда везет. Я счастливчик.
ГЕЛЯ. Это очень интересно. Первый раз я вижу человека, который этого не скрывает.
ВИКТОР. Зачем мне скрывать?
ГЕЛЯ. А вы не боитесь?
ВИКТОР. Чего мне бояться?
ГЕЛЯ. Люди узнают, что вы счастливчик, и захотят испытать, так это или не так?
ВИКТОР. Вот еще. Я Гитлера не испугался.
Аплодисменты.
ГЕЛЯ. Все. Теперь — тишина.
ВИКТОР (шепотом). Как вас зовут?
ГЕЛЯ. Тихо. Слушайте музыку.
Свет гаснет. Музыка. Снова — свет. Фонарь. Переулок.
ГЕЛЯ. Вот наш переулок. А там, в конце, — наше общежитие. Спасибо. Дальше идти не надо. Можно встретиться с Асей. Если она увидит, что меня провожают, я потеряю… как это… моральное превосходство.
ВИКТОР. Значит, Геля — это Гелена. По-русски вы просто Лена.
ГЕЛЯ. Значит, вы — Виктор. По-русски вы просто победитель. Я — просто Лена, а вы — просто победитель. И все-таки не стоит переводить. Мне нравится мое имя.
ВИКТОР. Мне — тоже.
ГЕЛЯ. Каждое произведение в переводе теряет. Пан будет спорить?
ВИКТОР. Пан не будет спорить. Вас в комнате много?
ГЕЛЯ. Еще две девушки. Две чайные розы. Первая — Ася, она певица, как я. Вы ее видели. Она милая, но совершенно без воли. Молодой человек делает из нее веревки. Зато другая совсем другая. Она имеет твердый характер, огромный рост и играет на арфе.
ВИКТОР. А ее как зовут?
ГЕЛЯ. Езус-Мария, ему все нужно знать. Вера.
ВИКТОР. Подумать только, придешь когда-нибудь в оперу, а Кармен — это вы.
ГЕЛЯ. Я не буду петь Кармен, у меня другой голос. И в опере я не буду петь. Я буду… как это… камеральная певица.
ВИКТОР. Вы хотите сказать — камерная.
ГЕЛЯ. Просто беда. Я вечно путаю.
ВИКТОР. Мне бы так шпарить по-польски. Сколько лет вы у нас?
ГЕЛЯ. Другий год.
ВИКТОР. Рассказали бы — не поверил.
ГЕЛЯ. Хорошо, я открою секрет, хотя мне это совсем невыгодно. Здесь есть еще маленькое обстоятельство. Мой отец знал по-русски и меня учил. Он говорил: Гельця, тебе надо знать этот язык. В один прекрасный день ты мне скажешь спасибо. Видимо, он имел в виду сегодняшний день.
ВИКТОР. Ну, это — само собой. Но все равно. Вы — молодчина.
ГЕЛЯ. Я просто способна к языкам. Как всякая женщина.
ВИКТОР. Так уж и всякая…
ГЕЛЯ. Так, так. Что такое способность к языкам? Способность к подражанию, я права? А все женщины — обезьянки.
ВИКТОР (с подчеркнутой грустью). Даже — вы?
ГЕЛЯ. Пан не хочет, чтоб я была, как все. Это мило. И натурально. Мы ценим правила, а любим исключения. Очень жаль, я ужасная обезьянка. Я смотрю вокруг и все примериваю на себя. Это мне не годится, а это мне подойдет! Красивая прическа — немножко задор, немножко поэзия, немножко вызов — беру себе! Или вижу — красивая походка. И грациозно и очень стремительно — почти полет. Это совсем смертельная рана — такая походка, и не моя! Она будет моя! Я ее беру. Потом я встречаю девушку — у нее задумавшийся взгляд, он показывает на глубокую душу — очень хорошо, я беру этот взгляд.
ВИКТОР. Задумчивый взгляд.
ГЕЛЯ. Ну, все равно, вы меня поняли. В общем, я — Жан Батист Мольер. Он говорил: «Je prend mon bien ou je le trouve».
ВИКТОР. Хотя в переводе и потеряет — переведите.
ГЕЛЯ. Я вас немножко давлю своим французским? Так? Это значит: я беру свое добро там, где его нахожу. Ходят слухи, Мольер взял себе две сцены у Сирано де Бержерака. Он был гений — ему все было можно.
ВИКТОР. А вам?
ГЕЛЯ. Мне тоже — я женщина. Но почему вы все время задаете вопросы? Вы опасный человек.
ВИКТОР. Я хочу еще спросить…
ГЕЛЯ. Подождите, спрашиваю я. Вы учитесь?
ВИКТОР (кивая). В институте имени Омара Хайяма.
ГЕЛЯ. Святая мадонна, он надо мной смеется.
ВИКТОР. На отделении виноделия, вот и все. Омар Хайям — покровитель виноделов. Певец, идеолог и вдохновитель. Мы его учим наизусть почти в обязательном порядке. Наш профессор сказал, что когда-нибудь над входом будут высечены его слова:
Вино питает мощь равно души и плоти,
К сокрытым тайнам ключ вы только в нем найдете.
ГЕЛЯ. Я поняла — вы будете дегустатор?
ВИКТОР. Молчите и не срамитесь. Ничего вы не поняли. Я буду технолог. Буду создавать вина.
ГЕЛЯ. Так, так. Если вы не сопьетесь, вы прославите свое имя.
ВИКТОР. Виноделы не спиваются. Это исключено.
ГЕЛЯ. В самом деле, я почему-то забыла, что вина создаются.
ВИКТОР. Еще бы — отношение потребителя. Между тем вино рождается, как человек.
ГЕЛЯ. Я надеюсь, это шутка.
ВИКТОР. Когда-нибудь я вам расскажу. Прежде всего нужно найти те качества, которые создадут букет. А потом вино надо выдерживать. Букет создается выдержкой.
ГЕЛЯ. Это надо будет запомнить. Но уж поздно — пора.
ВИКТОР. Геля…
ГЕЛЯ. Так, так… Интересно, что вы скажете дальше.
ВИКТОР. Я хочу вас увидеть.
ГЕЛЯ. Я знаю, но вы не должны были это показывать. Как надо сказать — показывать или показать?
ВИКТОР. Я действительно очень хочу вас увидеть.
ГЕЛЯ. Надо небрежно, совсем небрежно: когда мы увидимся? У вас мало опыта. Это плохо.
ВИКТОР. Когда мы увидимся?
ГЕЛЯ. Откуда я знаю? В субботу. В восемь.
ВИКТОР. Где?
ГЕЛЯ. Вы так будете спрашивать все? На углу Свентокшисской и Нового Свята. В Варшаве я назначала там.
ВИКТОР (хмуро, почти без выражения). Там.
ГЕЛЯ (с интересом). Пан полагает, он будет первый?
ВИКТОР (еще более хмуро). Пан не полагает. Так где?
ГЕЛЯ. Но при этом вы можете улыбнуться. «Где, где?» Вы еще в консерватории должны были подумать. Езус-Мария, совсем мало опыта.
ВИКТОР. Ну, хорошо. Командую я. На углу Герцена и Огарева. Рядом с остановкой.
ГЕЛЯ. Ах, эта Ася… Не могла продать старичку!
Свет гаснет.
Вновь — свет. На углу. Виктор взглядывает на часы. Подходит Геля.
ГЕЛЯ. Не надо смотреть на часы. Я уже здесь.
ВИКТОР. Очень боялся, что вы не придете.
ГЕЛЯ. Так все-таки вы чего-то боитесь?
ВИКТОР. Представьте, выяснилось, что это важно.
ГЕЛЯ. Именно что?
ВИКТОР. Чтоб вы пришли.
ГЕЛЯ. А-а… Это я как раз представляю.
ВИКТОР. Я правду говорю.
ГЕЛЯ. Так я верю, верю. Конечно — правду. Конечно — важно. Меня совсем не нужно убедить. Можно подумать, к вам каждый вечер приходят на угол варшавские девушки.
ВИКТОР. Варшавские девушки знают себе цену.
ГЕЛЯ. Все девушки должны знать себе цену. Непобедимость идет от достоинства.
ВИКТОР. Куда мы пойдем?
ГЕЛЯ. Спасите меня. Он опять задает вопросы. Матерь божья, о чем он думал три дня? Вы должны меня ослепить, показывать себя в лучшем свете. Разве вы не зовете меня в ресторан?
ВИКТОР. Получу стипендию и позову.
ГЕЛЯ. Так. Это рыцарский ответ. Ответ безумца. Не возмутитесь. Я знаю — вы создаете вина, но вам еще нечем за них платить. Будьте веселый, все впереди. Вы видите, я не надела вечерний наряд, и у моих туфель тоже другая миссия. Есть еще варианты?
ВИКТОР. Покамест нет.
ГЕЛЯ. Вы и в самом деле — счастливчик. Вам не нужно делать выбор.
ВИКТОР. Как знать, у меня есть свои заботы.
ГЕЛЯ. Этот вечер единственной вашей заботой должна быть я.
ВИКТОР. Это я понял.
ГЕЛЯ. Тем более, ваш Хайям говорит:
Красавиц и вина бежать на свете этом
Разумно ль, если их найдем на свете том?
ВИКТОР. Вы прочли Хайяма. Мне это приятно.
ГЕЛЯ. Вы так его любите?
ВИКТОР. Приятно, что вы готовились к встрече.
ГЕЛЯ (оглядывая его). Вот что?.. Спасибо за преду-преж-дение.
ВИКТОР. А это не понял.
ГЕЛЯ. Вы не так безопасны, как мне показалось. С вами надо быть настороже.
ВИКТОР. Это — ошибка. Ничуть не надо.
ГЕЛЯ. Я готовилась! Ну, хорошо. Не забуду этого ни вам, ни Хайяму.
ВИКТОР. Не стоит сердиться, будем друзьями.
ГЕЛЯ. Все равно — у вас нет никакого опыта. Даже если вы что-то заметили, вы должны были промолчать. Тогда вы смогли бы когда-нибудь воспользоваться своим открытием. Все-таки куда мы идем?
ВИКТОР (веско). Я полагаю, мы сходим в кино.
ГЕЛЯ. Я так и знала, что этим кончится. А что нам покажут?
ВИКТОР. Не имею понятия. Мне все равно.
ГЕЛЯ. Хотите сказать, что не будете смотреть на экран?
ВИКТОР. Почему? Буду. Время от времени.
ГЕЛЯ. Вы откровенный человек.
ВИКТОР. От неопытности, должно быть.
ГЕЛЯ. Отец меня предупреждал — с кино все начинается.
ВИКТОР. Мы ему не скажем.
ГЕЛЯ. Безусловно не скажем. Его уже нет.
ВИКТОР. Простите.
ГЕЛЯ. Что с вами делать, прощаю. Когда взяли Варшаву, мы перебрались в деревню, но его это не спасло. (Неожиданно.) Что бы вы сделали, если б я не пришла?
ВИКТОР. Явился бы в общежитие.
ГЕЛЯ. Это хорошо. Это значит — у вас есть характер. Почему вы стали такой серьезный? Лучше мы переменим тему. Теперь вы знаете, что я сирота и меня обидеть нельзя. Как надо правильно — обидеть или обижать?
ВИКТОР. Можно и так и так.
ГЕЛЯ. И так и так — нельзя. Нельзя обижать.
ВИКТОР. Я ведь — тоже. У меня и матери нет.
ГЕЛЯ. Бедный мальчик… И он убежден, что счастливчик.
ВИКТОР. Конечно, счастливчик. Это уж факт. Сколько не дожило, а я дожил. Полгода в госпитале и — вот он я. На углу Герцена и Огарева.
ГЕЛЯ. Витек, ни слова больше про войну. Ни слова.
ВИКТОР. Договорились. Миру — мир.
ГЕЛЯ. Если б я знала, вы бы минуты не ждали на этом вашем углу.
ВИКТОР (щедро). Вот еще… Вы опоздали по-божески. Я приготовился ждать полчаса.
ГЕЛЯ. Так много?
ВИКТОР. Девушки это любят.
ГЕЛЯ. Але то есть глупство. Просто глу-пость. Зачем испортить настроение человеку, если ты все равно придешь. Я читала: точность есть вежливость королей.
ВИКТОР (с лукавством). И королев.
ГЕЛЯ. Каждая женщина — королева. Это надо понимать раз навсегда.
ВИКТОР. Вы хотите сказать — понять раз навсегда.
ГЕЛЯ. Добже, добже. Вы всегда лучше знаете, что я хочу сказать.
Свет гаснет.
Снова свет. Пустой зал. Переговорный пункт. Доносится голос, усиленный микрофоном: «Будапешт, третья кабина. Будапешт на проводе, третья кабина».
ВИКТОР. С кем ты собираешься говорить?
ГЕЛЯ. Если пан позволит, с Варшавой.
ВИКТОР. А точнее?
ГЕЛЯ. Пусть это будет тайна. Маленькая тайна освежает отношения.
ВИКТОР. Рано ты начала их освежать.
ГЕЛЯ. Это никогда не бывает рано. Это бывает только поздно.
ВИКТОР. В конце концов, это твое дело.
ГЕЛЯ. На этот раз пан прав.
ВИКТОР (оглядевшись). Здесь не слишком уютно.
ГЕЛЯ. Зато тепло. Когда будут страшные морозы и мы совсем превратимся в ледышечки, мы будем сюда приходить и делать вид, что ждем вызова.
ВИКТОР. Тебе надоело ходить по улицам. Я тебя понимаю.
ГЕЛЯ. Витек, не унывай. Мы нищие студенты. Я бедненькая, зато молоденькая и у меня… как это… свежий цвет лица.
ВИКТОР. Обидно, что я не в Москве родился. По крайней мере, был бы свой угол.
ГЕЛЯ. Я охрипла. Я не знаю, как буду разговаривать.
ГЕЛЯ. Ты не знаешь, меня лечили два дня. Меня закутали в два одеяла. Потом мне давали чай с малиной. Потом аспирин. Потом я пылала. Как грешница на костре. Потом я не выдержала и сбросила с себя все. Это был восторг. Я лежала голая, ела яблоко, Вера играла на арфе — все было, словно в раю.
ВИКТОР. Жаль, меня там не было.
ГЕЛЯ. Старая история. Стоит создать рай, появляется черт. Ты и так во всем виноват. Из-за тебя я потеряю голос и погублю свою карьеру. Певица не может быть легкомысленной.
ВИКТОР. Ты никогда не была легкомысленной.
ГЕЛЯ. Альбо ты управляешь своим темпераментом, альбо он управляет тобой.
Виктор наклоняется и целует ее в щеку.
Браво, браво.
ВИКТОР. Могу повторить. (Стараясь скрыть смущение.) А который час?
Геля смеется.
Что тут смешного?
ГЕЛЯ. Я заметила, человек интересуется временем в самый неподходящий момент.
ВИКТОР (хмуро). Не знаю. Не обращал внимания.
ГЕЛЯ. Слушай, я тебя развеселю. Один раз отец нагрузил телегу большой копной сена. В этой копне были спрятаны евреи. Я должна была довезти их до другого села. И только меня отпустил патруль — мы не проехали даже два шага, — из копны высовывается голова старика, в белой бороде зеленая травка, и он спрашивает: который час? Матерь божья, я еще вижу патруль, а ему нужно знать — который час?
ВИКТОР. Ты меня очень развеселила. Тебя убить могли. Или — хуже…
ГЕЛЯ. Что может быть хуже?
ВИКТОР. Ты знаешь сама.
ГЕЛЯ (мягко, не сразу). Ты чудак, Витек.
ВИКТОР. Перестань. Какой я чудак?
ГЕЛЯ. Зачем ты злишься? Я люблю чудаков. С ними теплее жить на свете. Когда-то в Варшаве жил такой человек Франц Фишер, мне о нем рассказывал отец. Вот он был чудак. Или мудрец. Это почти одно и то же. Знаешь, он был душой Варшавы. Она без него осиротела.
Подожди, я — быстро. (Убегает.)
Вызывает София — кабина пять. София, София — пятая кабина». Виктор тушит папиросу. Возвращается Геля.
ГЕЛЯ. Как было хорошо слышно. Как будто рядом.
ВИКТОР. С кем ты говорила?
ГЕЛЯ. Витек, разве ты не видишь, я хочу, чтоб ты мучился и гадал.
ВИКТОР. Ты сама мне сказала, что мать уехала к тетке в Радом.
ГЕЛЯ. Ты знаешь, Радом — это удивительный город. Его называют — столица сапожников. Когда-нибудь я поеду в Радом и мне сделают такие туфли, что ты тут же пригласишь меня в Гранд-отель.
ВИКТОР. Если она в Радоме, с кем же ты говорила?
ГЕЛЯ. О, трагическая русская душа. Она сразу ищет драму.
ВИКТОР. Если пани предпочитает комедию, она может не отвечать.
ГЕЛЯ. Я еще не пани. Я панна. Альбо паненка.
ВИКТОР. Прости, я ошибся.
ГЕЛЯ. И я ошиблась. Я думала, у нас будет такой легкий приятный роман.
ВИКТОР. Не самая роковая ошибка.
ГЕЛЯ (смиренно). Добже. Я сознаюсь. Успокойся. Это был молодой человек.
ВИКТОР. Как его зовут?
ГЕЛЯ. Какая разница? Предположим, Тадек.
ВИКТОР. А фамилия?
ГЕЛЯ. Езус Кристус! Дымарчик. Строняж. Вечорек. Что тебе говорит его фамилия?
ВИКТОР. Я хотел знать твою будущую, вот и все.
ГЕЛЯ. Для концертов я оставлю свою. Ты будешь посетить мои концерты?
ВИКТОР. Посещать.
ГЕЛЯ. Посетить, посещать, — какой трудный язык!
Короткая пауза.
Витек, а если я говорила с подругой? Такой вариант тоже возможен.
ВИКТОР. Почему я должен верить в такой вариант?
ГЕЛЯ. Хотя бы потому, что он более приятный. Который час?
ВИКТОР. Действительно, в самый неподходящий момент.
ГЕЛЯ. Я же тебе говорила. О, как поздно. Скоро двенадцать. Или лучше — скоро полночь. Так более красиво звучит. Более поэтично. В полночь общежитие закрывают и девушек не хотят пускать.
ВИКТОР. Пустят. Я тебе обещаю.
ГЕЛЯ. Идем, Витек. Ты проводишь меня до дверей и скажешь мне: до свидания. Это прекрасное выражение. Так должны прощаться только влюбленные, правда? До свидания. Мы прощаемся до нового свидания. Несправедливо, что точно так же прощаются все. Влюбленных постоянно обкрадывают.
ВИКТОР. Это идиотизм — сейчас прощаться. Просто неслыханный идиотизм. А что, если я пойду к тебе? Попрошу эту Веру, чтоб она побряцала на арфе.
ГЕЛЯ. Нет, все-таки ты чудак. Такое мое счастье — отыскать чудака. После войны их почти не осталось. Должно быть, их всех перестреляли.
ВИКТОР. Честное слово, иду к тебе в гости. Не прогоните ж вы меня. Может, еще напоите чаем. Ну? Решено?
ГЕЛЯ (смеясь). У тебя сейчас вид, как в поговорке… пан или пропал?
ВИКТОР (почти серьезно). Пан пропал.
Свет гаснет. Снова — свет. Музей. Статуи и картины.
ГЕЛЯ. Только что была Москва и — вот… В каком мы веке? Витек, это чудо. Ты веришь в чудеса?
ВИКТОР. Все в мире — от электричества.
ГЕЛЯ. Ты ужасно шутишь, но я тебе прощаю за то, что ты меня сюда привел.
ВИКТОР. Что делать, если некуда деться.
ГЕЛЯ. Витек, не разрушай настроения.
ВИКТОР. Из нас двоих я — разумное начало.
ГЕЛЯ. Это новость для меня. Смотри, какая красавица. Ты бы мог ее полюбить?
ВИКТОР. Красавиц не любят, любят красоток.
ГЕЛЯ. Ты невозможен. Она прекрасна.
ВИКТОР. Уж очень несовременна. Лед.
ГЕЛЯ. Мы тоже будем несовременны.
ВИКТОР (беспечно). Когда это будет!
ГЕЛЯ. Скорей, чем ты думаешь. Вспомни, что пишет Хайям.
ВИКТОР. А что он пишет?
ГЕЛЯ. «Еще умчался день, а ты и не заметил».
ГЕЛЯ. Здесь — хорошо. Ты отлично придумал.
ВИКТОР. У меня светлая голова.
ГЕЛЯ. Мне жаль, что ты не был в Кракове. Я бы водила тебя в Вавель.
ВИКТОР. А что это — Вавель?
ГЕЛЯ. Это древний замок. Там похоронены все польские короли. И многие великие люди. Словацкий, Мицкевич.
ВИКТОР. Все-таки это занятно, правда? Поэты плохо живут с королями, а хоронят их вместе.
ГЕЛЯ. Видишь, Витек, музей действует и на тебя. Ты стал очень… как это… глубокомысленный.
ВИКТОР. Я всегда такой.
ГЕЛЯ. В Вавеле еще лежит королева Ядвига. Она была покровительница университета, и все ученицы до сих пор пишут ей записки.
ВИКТОР. Что же они там пишут?
ГЕЛЯ. «Дорогая Ядвига, помоги мне выдержать экзамен». «Дорогая Ядвига, пусть мне будет легче учиться».
ВИКТОР. Ты тоже писала?
ГЕЛЯ. О, когда я приехала в Краков, я сразу побежала к Ядвиге.
ВИКТОР. Хотел бы я прочесть твою записку.
ГЕЛЯ. Я тебе скажу, если ты такой любопытный. «Дорогая Ядвига, пусть меня полюбит учитель математики».
ВИКТОР. И как, Ядвига тебе помогла?
ГЕЛЯ. Должно быть, помогла, я сдала экзамен.
ВИКТОР. Слушай, у меня родилась идея.
ГЕЛЯ. Надеюсь, ты шутишь.
ВИКТОР (кивая на статую). Спрячемся за этого типа и поцелуемся.
ГЕЛЯ. Я говорила, ты сегодня… в ударе.
Они заходят за статую и целуются.
Какая прекрасная идея.
ВИКТОР. Дежурная, по-моему, спит.
ГЕЛЯ. Я боялась, что здесь будут экскурсии. Я очень не люблю экскурсии, это мой недостаток. Правда, ничего не надо объяснять? Пускай люди думают сами.
ВИКТОР (быстро целует ее). Пока дежурная не проснулась.
ГЕЛЯ (прислонясь к статуе). В крайнем случае, нас защитит наш атлет.
ВИКТОР. Мы сами себя защитим.
ГЕЛЯ. Но он очень сильный. Смотри, какие у него мышцы.
ВИКТОР. Видишь, что значит заниматься спортом.
ГЕЛЯ. Я знаю, знаю, — у тебя под кроватью две гири.
ВИКТОР. А что тут плохого?
ГЕЛЯ. Я немножко боюсь спорта. Спортсмены слишком ценят силу.
ВИКТОР. Это не грех.
ГЕЛЯ. Ты очень сильный?
ВИКТОР. Не слабый, конечно.
ГЕЛЯ. Приятно быть сильным?
ВИКТОР. Очень приятно.
ГЕЛЯ. А что тебе приятно?
ВИКТОР. Я сам не знаю… Должно быть, какая-то независимость.
ГЕЛЯ. Может быть — зависимость других?
ВИКТОР. Я не драчун. Но надо уметь дать сдачи.
ГЕЛЯ. Так. Но сегодня человек дает сдачи, видит, что это получается, и завтра он бьет первым.
ВИКТОР. Хорошо. Я буду подставлять другую щеку.
ГЕЛЯ. Наверное, я очень глупая, Витек, и надо мной нужно весело смеяться, но я ничего не могу с собой сделать. Для меня сила почти всегда — рядом с насилием.
ВИКТОР. Геля, ты говоришь про фашизм…
ГЕЛЯ. А я теперь часто думаю про фашизм. И слушай — иногда он выглядит очень… обаятельным. Такой бодрый, веселый, сапоги блестят, уверенность в будущем. Оптимизм. Он целые страны соблазнил своей улыбкой.
ВИКТОР. Слушай… война кончилась в сорок пятом.
ГЕЛЯ. Так. Правда. (Пауза.) Это смешно. Я тебя просила не говорить о войне, а сама не могу ее забыть ни на минуту. Мы в Польше все такие, Витек, ты веришь в счастье?
ВИКТОР. Да, Геля, верю.
ГЕЛЯ. А я боюсь верить. И жизни я боюсь. Это очень стыдно, но я ее боюсь. Говорят, после первой войны с людьми было то же самое.
ВИКТОР. Не знаю. То была совсем другая война. Не нужно сравнивать. И не нужно бояться. Просто ты насмотрелась на оккупантов. На их патрули, на их автоматы. Это пройдет.
ГЕЛЯ. Витек, у тебя пальцы, как у пианиста.
ВИКТОР. Мне медведь на ухо наступил.
ГЕЛЯ. Я уверена, что это не так.
ВИКТОР. Слушай…
ГЕЛЯ. У тебя снова идея?
ВИКТОР. За этой богиней нас никто не увидит.
ГЕЛЯ. Помни, букет создается выдержкой.
ВИКТОР. Ты действительно обезьянка.
Заходят за статую и целуются.
Черт знает, до чего хорошо.
ГЕЛЯ. Не богохульствуй.
ВИКТОР (целует ее). Бог нам простит.
ГЕЛЯ. Он ведь прощает не тем, кому нужно. Теперь я бы не вступила в переписку с Ядвигой.
Он снова ее целует.
А куда мы отправимся завтра?
ВИКТОР. Что-нибудь придумаю.
ГЕЛЯ. Хорошо знать, что кто-то придумывает за тебя. Какой ты умный.
ВИКТОР. Ты же не любишь, когда за тебя думают.
ГЕЛЯ. В том-то и ужас, что это приятно. Должно быть, это женская черта, но уж слишком много мужчин ее имеют.
ВИКТОР. Диалектика, Геля.
ГЕЛЯ. О, какое великое слово. Оно объясняет решительно все. Как твое электричество.
ВИКТОР. Гражданка, надо верить в электричество или в бога. Третьего не дано.
ГЕЛЯ. Пане профессоже, я стала бояться богов. Любых. Даже тех, что зовут к милосердию. Как только человек творит бога, он начинает приносить ему жертвы.
ВИКТОР. Значит, вам остается одно электричество.
ГЕЛЯ. Электричеству тоже приносят жертвы.
ВИКТОР. Геля, без жертв ничего не бывает.
ГЕЛЯ. Я знаю, знаю… Наука их требует, искусство их требует и прогресс требует жертв, Витек…
ВИКТОР. Что, Геля?
ГЕЛЯ. Теперь идея появилась у меня.
Они заходят за статую. Свет гаснет.
Снова — свет. Комната в общежитии. Геля — в халатике и домашних туфлях — укладывает перед зеркалом волосы. Стук.
ГЕЛЯ. Проше.
Входит Виктор с коробкой в руках.
Как ты поздно.
ВИКТОР. Прости. (Стягивает варежку.)
ГЕЛЯ. Пока мы до них доберемся — уже будет Новый год.
ВИКТОР. Ты еще не готова.
ГЕЛЯ. Я тут же буду готова. Просто я хочу быть самой красивой. Я ведь не принадлежу себе. Иначе мне было бы все равно, лишь бы пан был доволен.
ВИКТОР. Кому ж ты принадлежишь?
ГЕЛЯ. Я должна поддерживать традицию моей родины и показывать, что Польска еще не сгинела.
ВИКТОР. Она не сгинела.
ГЕЛЯ. Ах, Витек, какой ты милый. Ты сейчас мне оказывал моральную помощь. Когда охраняешь традицию, чувствуешь большую ответственность. Она давит.
ВИКТОР. Ты будешь королевой, не бойся.
ГЕЛЯ. Что за коробка у тебя в руках?
ВИКТОР. Банальнейший новогодний подарок. (Пока она торопливо развязывает, он садится и прикрывает глаза.)
ГЕЛЯ. Езус-Мария! Какие туфельки.
ВИКТОР. Я боялся, что ты уедешь в столицу сапожников — город Радом.
ГЕЛЯ. Витек, ты — чудо. Дзенкую бардзо. Я бы тебя поцеловала, но боюсь измазывать.
ВИКТОР. Измазать. (Зевает.)
ГЕЛЯ. О, пусть. Ты всегда меня учишь. Але откуда у тебя пенёндзе?
ВИКТОР. Я разбогател. (Зевает.)
ГЕЛЯ. Фуй, не смей зевать. Это неуважение к моей красоте, к моей стране и ее флагу. Я тоже купила тебе подарок. Правда, он не такой шикарный. Я не так богата, как ты. У меня другие достоинства. (Протягивает ему галстук.)
ВИКТОР. Спасибо. Никогда не носил галстуков.
ГЕЛЯ. Это — ложно понятый демократизм. С этим надо заканчивать.
